наушнике женский голос. Уверенный, сильный, чуть хриплый. Такой же, как всегда. – Это ты, Бертран?
– Я, мама. Как твои дела?
Смешок.
– Ты действительно хочешь знать?
– Да. Хочу. Мы редко говорим. И редко видимся.
– И кто в этом виноват?
– Конечно я, мама.
– Ну-ну. Зачем звонишь?
– Есть разговор.
– Так говори, я слушаю.
– Не по телефону.
– Даже так? Тогда приезжай. Адрес не забыл еще?
– Помню.
– Ты где сейчас?
– В Париже.
– Что ты там забыл?
Бертран промолчал.
– Ты на машине? – как ни в чем ни бывало, продолжила она.
– Да.
– Значит, через два – два с половиной часа я тебя жду. Будешь задерживаться – звони.
– Хорошо, мама.
Он выключил смартфон, сунул его в карман:
– Поехали, Пьер.
– Я правильно понял, мы едем к вашей маме?
– Да.
Пьер нерешительно взялся за ключ зажигания. Бертран поймал в зеркале его тревожный взгляд.
– Все в порядке, – сказал он. – Ты под моей защитой, не забывай.
– Да, но в прошлый раз…
– Ты жив и здоров, верно? А за твой страх и риск я тебе плачу.
– Если честно, я лучше отказался бы от денег, чем туда ехать, – признался Пьер. – Извините за откровенность.
– Нет проблем, – сказал Бертран. – Выходи и возвращайся в Компьень. Я сам поведу.
– Правда? – обрадовался Пьер. – Можно?
– Конечно. Сегодня ночью или завтра утром я вернусь, и ты получишь полный расчет. Ни страха, ни риска. Устраивает?
Пьер думал ровно две секунды.
– Нет, – сказал он, – не устраивает. Поехали.
Повернул ключ зажигания. Мотор тихо и сыто заурчал. Машина плавно тронулась с места и покатилась к выезду со стоянки.
Замок был новоделом и располагался в Нормандии. В треугольнике, вершинами которого служили Руан, Гавр и Дьепп. Ближе к линии Гавр – Дьепп. По прямой от Парижа меньше ста пятидесяти километров. А точнее, немногим больше ста. Но прямой дороги нет. Сначала нужно доехать до Руана, а потом попетлять почти до самого побережья. Ближайшая деревушка, в которой обретается хорошо если пять с половиной сотен человек, включая грудных младенцев и стариков, – в шести километрах. До Дьеппа – двадцать два, по прямой – пятнадцать. Глушь, север, как считают немногие оставшиеся настоящие парижане (азиатов, арабов, африканцев и выходцев из стран Восточной Европы даже во втором и третьем поколении Бертран за таковых не держал). Не говоря уже о жителях южных областей. Какого-нибудь провансальца сюда калачом не заманишь. Эх, люди, люди. Соотечественники. В Россию бы вас на годик, куда-нибудь под Архангельск или Псков. Вот тогда сразу бы поняли, что такое глушь. Осознали. Про Сибирь и вовсе помолчим.
Бертран вспомнил, как впервые попал в Россию зимой одна тысяча семьсот девятнадцатого года, как раз в Архангельск, и усмехнулся. Да уж, Нормандия по сравнению с этим – курорт для неженок. И, главное, за триста лет ничего не изменилось. Такое впечатление, что глобальное потепление на Россию вообще не действует. Если оно вообще имеет место, глобальное потепление. В чем лично он, Бертран Дюбуа, очень сильно сомневается. Видал он за свою жизнь и потепления, которые превращались в похолодания, и наоборот. Всякое видал. Последний раз, к слову, он был в Москве по делам года четыре назад, тоже зимой, и пришлось срочно утепляться на месте – взятая с собой плотная куртка и якобы зимняя обувь не спасали.
Как странно все-таки складывается планида. Почему именно Россия? Мало кто из его сородичей связал свою долгую жизнь с этой бескрайней холодной страной. Как раз из-за холода, в основном. Племя вампиров не любит холодов. Плохо их переносит чисто физически. И он, кстати, тоже от них не в восторге. Но в Россию готов ехать в самую лютую зиму, что неоднократно и делал. Чем-то необъяснимым привлекали его эти просторы.Может быть потому, что здесь случилась его любовь к Даше? К женщине, которую он не может и не хочет забыть до сих пор? Он и «новым» вампиром стал только из-за нее. А потом уже не захотел возвращаться к прошлому. Может быть. А может быть, и нет. Говорят же, что тот, кто какое-то время прожил в России, сам становится частично русским и будет возвращаться сюда снова и снова. Правда, это говорят о людях, но почему бы данную сентенцию не применить и к вампирам? Он – живое доказательство, что применить можно.
Солнце уже коснулось вершин деревьев на западе, когда за очередным поворотом, на холме впереди и слева, показался замок, романтично освещенный закатными лучами. Шато Дюбуа. Новое гнездо семейки Дюбуа последние шестьдесят лет.
Когда-то на этом месте действительно высился замок XII века, выстроенный в суровом романском стиле. Но к середине века прошлого от былого каменного величия остались жалкие развалины, не поддающиеся восстановлению. Через длинную посредническую цепочку непримиримые крупнейшего вампирского клана Дюбуа выкупили развалины вместе с окружающими их двумя сотнями гектаров букового леса и заброшенных виноградников у вконец разорившихся наследников и возвели другой замок, частично использовав фундамент старого и камни развалин в качестве строительного материала. Назвали Шато Дюбуа, зарегистрировали честь по чести и стали его использовать в качестве основной базы непримиримых на севере Франции. Разумеется, со всей присущей вампирам осторожностью. Человеческая кровь поступала сюда из разных районов Франции и Европы сложными путями и была обычной донорской. А если кому-то из обитателей замка становилось невтерпеж, они уезжали подальше и там утоляли жажду. Обычно в страны, где полиция особо не заморачивалась поисками исчезнувших людей. Бедных людей, разумеется. Хотя последние лет десять в связи с наплывом мигрантов можно было Францию и не покидать…
Колеса машины прошуршали по дубовым доскам (чертовски дорого, но куда деваться, если хочется аутентичности) настоящего подъемного моста, они въехали во двор замка и остановились у широкого полукруглого крыльца. Солнце опустилось совсем низко, и здесь царила глубокая вечерняя тень. Но электрическое освещение пока не зажигали.
Бертран вышел из машины.
Мама уже ждала на крыльце. На ней было длинное, по щиколотку, темно-лиловое платье с открытыми плечами и глубоким декольте и туфли на высоком каблуке. Темно-каштановые прямые волосы коротко и модно пострижены, и без того выразительные глаза подведены черной тушью, на губах – ярко-алая помада.
Они сдержано обнялись, едва коснувшись друг друга щеками.
– Здравствуй, мама.
– Здравствуй, Бертран.
– Мой Пьер… –
